24 женские исследования стадии и направления развития. Возникновение и развитие женских и гендерных исследований. Социальный институт семьи

В 1958 работавший в университете Калифорнии (Лос-Анжелес, США) психоаналитик Роберт Столлер ввел в науку термин «гендер» (социальные проявления принадлежности к полу или «социальный пол»). В 1963 он выступил на конгрессе психоаналитиков в Стокгольме, сделав доклад о понятии социополового (или – как он назвал его – гендерного) самоосознания. Его концепция строилась на разделении «биологического» и «культурного»: изучение пола (англ. – sex ), считал Р.Столер, является предметной областью биологии и физиологии, а анализ гендера (англ. – gender ) – может быть рассмотрен как предметная область исследований психологов и социологов, анализа культурно-исторических явлений. Предложение Р.Столлера о разведении биологической и культурной составляющих в изучении вопросов, связанных с полом, и дало толчок формированию особого направления в современном гуманитарном знании – гендерным исследованиям.

Благодаря их появлению и развитию пол в социальной теории рассматривается как инструмент социальной детерминации и стратификации (наравне с классом, этносом, конфессией, культурой), а актуальные социальные проблемы – власть, насилие, самосознание, свобода – предстают как проблемы, связанные с принадлежностью к определенному полу. Проблемы сущности человека, смысла и предназначения получили благодаря гендерным исследованиям гендерное измерение, представ как связанные с социально-половыми (гендерными) ролями каждого индивида и существующей в любом обществе иерархии и дискриминации по признаку пола.

Женские исследования

Женские исследования (women"s studies) – начальный этап гендерных исследований (70-е годы).Ощутимый рост интереса к «женской теме» в современном гуманитарном знании относится к концу 60-х. Социально-политический контекст появления женских исследований был создан либералистскими идеями (эмансипации, равенства, автономии, прогресса), нашедшими отражение в (1) молодежных движениях конца 1960-х и революции «новых левых», (2) сексуальной революции, от последствий которой женщины выиграли более мужчин и (3) связанной с сексуальной революцией «второй волной» феминизма.

Теоретический анализ отношений полов был востребован изменившимися (по сравнению с 19 в. и «первой волной» движения) целями феминисток: от борьбы за равенство прав, которое оказалось уже зафиксированным в законах многих стран, они перешли к борьбе за равенство возможностей для женщин, от «феминизма равенства» к «феминизму различий», требованию признать «особость» женского социального опыта. Главной целью «шестидесятниц» 20 в. стало создание свободной, автономной женской личности.

Споры о том, достижима ли такая цель, втянули в исследования «женской темы» генетиков, психологов, антропологов, этнологов, философов, историков, социологов, филологов. Вместе с возникновением в 1970 во Франции «Движения за освобождение женщины» там были основаны и первые феминистские журналы. Аналогичный процесс начался и в США, где в короткие сроки добились больших тиражей журналы «Signs», «Feminist Studies», «Women"s Studies Quarterly». Взлет неофеминизма появлиял на интеллектуальную сферу: ученые в Европе и США стали избирать объектом своих изысканий женщину – в семье, на производстве, в системах права и образования, в науке, политике, литературе и искусстве. Первый спецкурс по истории «женского движения» был прочитан в Сиэтле в 1965. В конце 60-х спецкурсы «о женщинах» читались также в Вашингтоне, Портлэнде, Ричмонде, Сакраменто. В 1969 исследовательница из Корнелльского университета Шейла Тобиас предложила обобщающее название для этих спцкурсов – Female Studies. В 1970 возглавленная ею команда преподавателей социальных наук (психологов, социологов, историков) прочла в указанном университете междисциплинарный курс «Женская персональность» («Female Personality»), на который записалось и сдало зачетный экзамен более 400 человек. Одновременно, в том же 1970, в университете Сан-Диего была учреждена своя «женская» программа обучения студентов; та же Ш.Тобиас организовала там специальное издание «Female Studies», которое взялось за публикацию программ курсов, списков литературы и было нацелено на обмен опытом между преподавателями, увлеченными женской темой. В том же 1970 в Балтиморе Флоренс Хоу и Полом Лоутером было учреждено издательство «Feminist Press», сыгравшее немалую роль в пропаганде научного знания о взаимоотношениях полов.

К концу 60-х – началу 70-х в рамках многих традиционных академических дисциплин уже в десятках университетов США и Европы появилось «изучение женщин». Историки возвращали несправедливо забытые имена тех, кто внес вклад в развитие культуры, литературоведы рассматривали своеобразие образного и речевого стиля женщин-писательниц, педагоги ставили вопрос об особенностях воспитания мальчиков и девочек, психологи обращались к ранее известным, но несколько подзабытым классическим трудам по женской психологии, социологи пытались показать неодинаковость социальных ролей мужчин и женщин и вытекающие из нее демографические последствия. Термин «гендер» в их работах соотносился лишь с женским опытом и употреблялся тогда, когда речь шла о социальных, культурных, психологических аспектах «женского» в сравнении с «мужским», при описании норм, стереотипов, социальных ролей, типичных для женщин.

Исследования, которые именовались «гендерными» и были опубликованы в 70-е, были «женскими исследованиями» и велись они женщинами-учеными, стоявшими на феминистских позициях. Те же самые исследования в 70-е могли также называться:

«женскими исследованиями» («Female Studies»), что казалось ученым-феминисткам слишком биологизированным;

«феминистскими исследованиями» («Feminist Studies»), что отвергалось многими по причине идеологизированности (т.к. не все желающие примкнуть к новому направлению числили себя феминист(к)ами);

«изучением женщин» («Women"s Studies»), что считалось не слишком политкорректным, так как подчеркивало «объектность» женщины или женщин как предмета изучения;

«женскими исследованиями» («Women Studies») – так определялись исследования любой проблемы, написанной на «женскую тему», и (!) чаще всего самими женщинами.

В 1975, объявленном ООН «Всемирным годом женщины», американская исследовательница Нин Коч (Nynne Koch) сконструировала термин «феминология», получивший распространение в России. Под нею стали понимать междисциплинарную отрасль научного знания, изучающую совокупность проблем, связанных с социально-экономическим и политическим положением женщины в обществе, эволюцией ее социального статуса и функциональных ролей.

Главными отличиями «женских исследований» или «феминологии» как научного направления от всех предшествующих штудий, касающихся социально-половых ролей, этнографии, психологии и социологии пола, были: (1) ориентация на критику наук, ранее не «видевших» женщин; (2) нацеленность на критику общества и потому связанность с женским движением; (3) развитие на пересечении научных дисциплин в форме междисциплинарной исследовательской практики.

Говоря о главных достижениях гендерных исследований на их первом, феминологическом этапе, нужно подчеркнуть, что они: (1) ввели фактор различия полов в традиционный социальный, в том числе социально-стратификационный анализ; (2) возвратили женские имена социальному знанию – истории, философии, литературоведению, психологии; (3) заставили признать, что социальное знание, ранее считавшееся «полным» и «универсальным» для всех без различия пола, таковым не является, поскольку традиционные теории познания преуменьшали значение главных в женском опыте и женских жизнях областей знания, были слишком рационалистическими; (4) обосновали историчность двух взаимодополняющих социальных сфер – публичной-«мужской» и частной-«женской» и равную значимость частной сферы для функционирования общества; (5) разрушили многие проявления мужского мифотворчества (о равной значимости для обоих полов крупных социальных потрясений – например, Французской буржуазной революции 1789 (см. также ВЕЛИКАЯ ФРАНЦУЗСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ), о неспособности женщин создать гениальное произведение – выяснилось, что каноны гениальности созданы также мужчинами и т.д.) и заставили обсуждать предположение о том, что историческое время, проживаемое женской половиной человечества, протекает не в тех же ритмах», что «мужское»; (6) создали предпосылки для перехода от анализа больших структур и социальных общностей к антропологически-ориентированным социальным наукам, интересующимся жизнью отдельных людей; (7) поставили вопрос о разных научных стилях – объективистском, «мужском» и эмоционально-богатом, «женском» – написания исследований; (8) ввели гендерное измерение в социально-экономическую историю, пополнившуюся такими темами, как «феминизация бедности», «фемининность безработицы», «политэкономия домашнего труда», «история женского домашнего труда», заставив признать категорию «пол» одним из структурообразующих экономических принципов; (9) выявили особое понимание темы «женской работы » как неоплачиваемого женского труда (рождение детей, воспитание их, труд по поддержанию в доме чистоты, приготовлению пищи, стирке, глажке, уходу за больными и немощными), бывшего всегда, во все эпохи почти незаметным или умышленно не замечаемым. (10) Проанализировав прошлое и настоящее т.наз. «женских профессий» (воспитательницы, учительницы, гувернантки, поварихи, прачки, гладильщицы, прядильщицы, ткачихи, медсестры, социальной работницы), исследовательницы женщин показали, что эти профессии сложились и воспроизводятся как продолжение гендерных ролей, приписанных женщинам социальными и культурными нормами. (11) Как итог – «женские исследования» вовлекли в феминистское движение массу женщин, в том числе женщин из числа ученых. Они пришли в новую область знания со сложившимся житейским и научным опытом, который позволял им превращать «личное» вначале в «профессиональное», а затем и в «политическое». (Лозунг Р.Унгер «Личное – это политическое!» – лозунг феминизма «второй волны»).

На данном (раннем, феминологическом) этапе гендерные исследования были научным движением без центра и лидера, без общего, единого стиля и целей. Развивавшие их приверженцы знали одно: они не хотели быть похожими на представителей «мужской» науки, полной конкуренции, стремления к лидерству и выстраиванию иерархий. Чтобы избежать всего этого и добиться большего единения, феминологи предлагали совместно подписываться на научные журналы, проводили свои занятия в комнатах, где можно поставить стулья в форме круга, практиковали ведение дневников размышлений (объявляя опыт каждой интересным всем), при общении использовали только обращение по имени (оставив мужскому сообществу именование по фамилии; впоследствии во имя равенства они призвали и имена писать со строчных букв). Феминологи 70-х увлекались созданием малых творческих групп и коллективов, небольших совместных проектов, едва ли не первыми стали практиковать интерактивность в преподавании – постоянный обмен мнениями профессоров со студентами во время лекций, интеллектуально и эмоционально вовлекающих обе стороны в процесс обучения. Отказ от принципов лидерства, иерахий и дисциплинарности не имел аналогов в мировой истории науки, поэтому ни одно из ее направлений и образовательных стратегий не изменили настолько системы академического образования и обучения (особенно в США), как это удалось женским и гендерным исследованиям.

Несмотря на очевидные успехи – и в содержании, и в методах получения нового знания – традиционная наука восприняла скептически возникновение «женских исследований». Непризнание и насмешки в адрес «женоведов» (феминологов) предопределили возникновение духа кастовости университетских и академических объединений, изучавших женскую тему. Феминологи 70-х оказались вытесненными из своих дисциплин на обочину «большой науки», в своеобразное гетто, образовав евро-американскую субкультуру или «сестринство» исследовательниц, хорошо знавших и поддерживавших друг друга на конференциях, в переписке, но мало замечаемых коллегами по профессиям.

Вторая стадия развития гендерных исследований

Вторая стадия развития гендерных исследований : признание «женских исследований», возникновение «мужских» (андрологии) – 1980-е годы. За включение «женских исследований» в систему высшего образования раньше других стали выступать исследовательницы и преподаватели американских университетов, где знания о женщинах интенсивно вводились в традиционно преподаваемые дисциплины уже с 70-х. Там широко обсуждались явления дискриминации женщин в публичной сфере, в том числе в науке, а также в сфере частной, анализировались предубеждения против них (гендерные предрассудки), существующие в обществе и, в частности, во властных и образовательных структурах, отразившиеся в литературе и т.п. Особенно жаркие споры вызывал междисциплинарный характер «женских исследований», ставящий под вопрос их самостоятельный статус – ведь они претендовали на ранг независимой дисциплины, а не просто «раздела» в рамках дициплин уже существующих. Не совсем был ясен и ответ на вопрос, специалистов какого профиля должны выпускать факультеты «женских исследований».

Междисциплинарность направления, равно как многосторонность исследовательского объекта («женщины»), взрывавшие границы между отраслями знания, были главным препятствием для создания отделений Women"s studies в университетах Европы. Они оставались более консервативными и скованными традициями, нежели американские, и в них «женские исследования» могли лишь временно объединять единомышленниц в рамках «проекта» или «лаборатории», не претендуя на равноправный статус с факультетами.

Довольно быстро – несмотря на все стремления к единству – обнаружились разногласия и среди самих феминологов. Одни исследовательницы видели в «women studies» часть женского движения; другие – считали их неидеологизированным и неполитизированным именно научным направлением. В этих разногласиях коренилось зарождавшееся в те годы расхождение между феминистками-практиками и исследовательницами-теоретиками, которых первые упрекали в удаленности от конкретных проблем сегодняшнего дня, а закрытости «в башне из слоновой кости». Их оппонентки, сторонницы (как они заявляли) большей объективности и меньшей политизированности, выступили против дальнейшего обособления «женских исследований» от традиционной науки. Многим из них стало ясно, что простого «добавления» женских имен, механического включения в исследования данных о женщинах недостаточно для того, чтобы изменить представления о роли женщин в целом, убедить в различности социального опыта представителей разных полов.

«Женские исследования» ширились, число их приверженцев множилось. Все чаще заявлявшие о своей независимости и непохожести на иные науки и принципы их преподавания, «женские исследования» активно пропагандировали свои новые подходы к обучению, делая акцент на критике всех форм доминирования и призывая коллег-мужчин к сотрудничеству и терпимости.

Под непосредственным воздействием «женских исследований» возникли в те годы «мужские исследования» (Men"s Studies) или социальная андрология. Добиваясь научного признания, они прошли те же стадии неприятия и насмешек, что и исследования женские. Андрология или «мужские исследования» были, в известной степени, ответом на усиление феминистского движения и стремление приверженцев «исследований женщин» многосторонне (но с позиций женского опыта!) изучить взаимоотношения полов. Среди причин появления социальной андрологии можно также назвать переосмысление мужской гендерной роли, ее ограниченности, и стремление разрушить полоролевые стереотипы – темы, обозначившиеся в общественных обсуждениях на волне развертывания сексуальной революции и успехов операций по смене пола.

Возникшее десятилетием позже «второй волны» феминизма – то есть в 70-е годы 20 в. – мужское «освободительное» движение (в США его представляют «Национальная организация меняющихся мужчин», «Национальная организация мужчин против сексизма») стало со своей стороны бороться за широкий выбор стилей жизни, за более широкий (нежели заданный стереотипами) спектр эмоциональных проявлений для мужчин. Подобно тому, как феминистки и примкнувшие в «женским исследованиям» исследовательницы пытались разгадать «мистику женственности», социальные андрологии задались задачей разгадать «загадку мужественности». «Мужские исследования» пытались выявить основные этапы становления концепций мужественности, возможные кризисы и девиации, особенности способов, механизмов, каналов формирования института пола, в данном случае – пола мужского и предложить возможные варианты преодоления жесткости мужской гендерной роли (в частности – через так называемое «новое родительство», в рамках которого оба родителя активно участвуют в воспитании).

Довольно быстро «мужские исследования» в истории и социологии оказались востребованы не только академическим знанием, но вышеперечисленными организациями, которые показали себя такими же борцами с гендерными предрассудками и привилегиями, как и феминистки, защитниками прав геев, бисексуалов, транссексуалов, лесбиянок.

В течение десятилетия идеи «мужского освобождения» получили распространение в Австралии и Англии, отчасти в Европе, но там – в отличие от США – мужское движение не превратилось в политическую силу. Тем не менее, как направление научных исследований андрология утвердилась и там. Особый вес, в частности, в Европе получила «история мужчин» – как дисциплина, занимающаяся изучением прошлого мужчин (по аналогии и как реакция на «историю женщин»). «История мужчин» начала развиваться с начала 80-х, практически одновременно с социологией маскулинности, сосредоточившись на том, как и почему внутренняя и внешняя политика, военное дело, дипломатия были в прошлом и остаются в настоящем мужскими сферами действия.

«Исследователи женщин» и «исследователи мужчин» на этом этапе развития гендерных исследований добились многого.

(1) Прежде всего, «исследователи женщин» сумели реабилитировать феминизм как политику, в основе которой лежит принцип свободы выбора; они заставили общество признать феминистскую идею личностного становления женщины как основы ее эмансипации и эмансипации общества от стереотипов. (2) Благодаря «женским исследованиям» возникли «мужские исследования», и их приверженцы увидели общность своих целей с феминистками. (3) Вместе со специалистами в области социальной андрологии, социальные феминологи и андрологии 80-х активно участвовали в переориентации социального знания от изучения крупных социальных общностей и групп к изучению отдельных людей (т.е. участвовали в т.наз. «антропологическом повороте» современного социального знания); (4) Идя навстречу друг другу с разных «полюсов», феминологи и андрологи сумели придать гендерный ракурс биографическому и автобиографическому методам, обратив внимание на несходство мужской и женской индивидуальной и коллективной памяти, особенностей фиксации и осмысления увиденного и примеченного. (3) Их исследования способствовали росту значимости качественных методов в социологии, «устной истории» в науках о прошлом и этнологии, благодаря чему в круг изучаемых вопросов оказались введены такие темы как, например, сексуальная автобиография, инвалидность, «нетипичность». (4) Феминологи и андрологи поставили как особую научную проблему исследование тела и телесности социальными науками в ее гендерном аспекте. (5) Через анализ властных отношений, отношений господства мужчин и подчинения женщин, был показан механизм и пути превращения индивидов (женщин и мужчин) из «героев» общества и истории в их «жертв».

Размышляя о взаимодействии понятий «мужественности» и «женственности», андрологи и феминологи практически одновременно пришли к выводу о необходимости координации своих исследований и направлений работы. К концу 80-х в науке появилась тенденция именовать все исследования, касающиеся вопросов пола, гендерными – какого бы содержания они ни были и с какой бы теоретической платформы они ни писались. Понятие «гендерные исследования» оказалось более конформным и приемлемым для научного сообщества, нежели термин «женские исследования». Гендерологами оказались согласны именовать себя и некоторые мужчины, которые не нашли в себе в прошлом мужества назваться специалистами в области «женских исследований», а тем более феминистами. Для значительного количества исследователей термин «гендерный» оказался, следовательно, удобным прикрытием («терминологическим зонтиком»), выражающим «политическую нейтральность и академическую респектабельность» (Дж.Скотт).

Третья стадия развития гендерных исследований.

Третья стадия развития гендерных исследований: объединения и размежеваний (конец 1980-х – конец 90-х годов) . От анализа патриархата и свойственных ему политик подавления и дискриминации (женщин, сексуальных меньшинств) гендерологи 80-х сочли возможным перейти к анализу гендерных систем – то есть выявлять и анализировать разные аспекты социальности и культуры в их гендерном измерении. Новая концепция «гендера» перестала связывать его исключительно с женским опытом. Под гендером стали пониматься система отношений, которая является основой стратификации общества по признаку пола.

На этом этапе гендерные исследования – объединив «мужские исследования» и «женские исследования» – стали признанной частью учебных программ в сотнях вузов (600 колледжей в 34 штатах) и самостоятельными факультетами в 30 американских университетах. В США развернули свое действие более 130 программ поствузовского образования по линии «женских и гендерных исследований» – на них готовят магистров, возникла докторантура для получения звания PhD (соответствует российскому званию «кандидата наук»).

Однако перспективы объединительных тенденций в гендерных исследованиях радовали далеко не всех их приверженцев. В частности, уже в конце 80-х многие из работ, написанных на основе гендерного подхода к анализу социальных явлений, подверглись критике за нечувствительность к расовым различиям (поскольку исследователи обращались в основном к проблемам белых образованных европейских и американских женщин среднего класса). Эта тенденция была связана с усилением позиций «цветного феминизма». С другой, несколько неожиданной стороны, гендерные исследования стали объектом порицания за скатывание к гетеросексизму (акцентирование гетеросексуальных отношений как «нормальных» и малое внимание к социальному опыту геев и лесбиянок, который перестал рассматриваться как «отклоняющийся», но стал оцениваться как «другой, тоже нормальный»).

Развернувшиеся дебаты совпали с новым этапом в развитии мирового социального знания – этапом разочарования в структуралистских и модернистских концепциях, господствовавших до начала 90-х.

Вместо попыток находить и анализировать социальные истоки гендерной асимметрии и дискриминации (которые ранее осмыслялись на основе концепций структурного функционализма и социального конструктивизма), гендерологи задались задачей создания метатеории, раскрывающей отношений между Наукой, Властью и Гендером. Для этого им необходимо было убедить пересмотреть многие привычные представления и научно-доказанные «истины», в частности усомниться в самой возможности создания «абсолютно объективного», свободного от пристрастий и субъективной заинтересованности, научного исследования. Обсуждая эти вопросы, гендерологи 80-х так и не пришли к единому мнению о том, можно ли считать себя примкнувшим к данному направлению научного знания, не разделяя феминистских идей и феминистской идеологии. При этом убежденные феминистки выступали на этом этапе с резкой критикой так называемой «ложной теории гендера» (прикрывающей обычные исследования полового диморфизма и привежденность биологическому детерминизму с его теорией половых ролей), а вместе с ним – многих примкнувших к гендерным исследованиям ученых, не разделявших и не разделяющих феминистских взглядов. Дискуссии и споры привели, во-первых, к большей поляризации позиций радикальных и либеральных феминисток. Во-вторых, расхождения между сторонницами «феминизма равенства» (сходства мужского и женского типов субъективности) и «феминизма различий», (или, как чаще пишут сами гендерологи, «различений » между мужским и женским типами субъективности и идентичности) развели по разным сторонам американскую науку и науку европейскую, особенно – французскую. Среди американских гендерологов больше сторонников феминизма равенства (хотя в США можно отыскать представительниц всех течений в феминизме), а среди европейских – больше сторонниц феминизма различий.

Четвертая стадия.

Четвертая стадия: гендерные исследования в эпоху глобализации (конец 90-х годов – настоящее время) . В последнее время гендерные исследования стали признанным направлением развития гуманитарного знания не только в США и Западной Европе, но и в странах Африки, Азии, Восточной Европы, России, на постсоветском пространстве. Это связано с ростом внимания к проблемам женщин, имеющим международный характер. Регулярные международные летние и зимние «школы», «институты», конференции, конгрессы, проводимые при поддержке женских организаций, собирают сотни слушателей. Образовательные программы приобрели глобальную ориентацию, в особенности те из них, которые ориентированы на страны третьего мира. Они делают акцент на политических вопросах, проблемах дискриминации женщин и сексуальных меньшинств на рынке труда, на проблемах милитаризма, беженцев, репродуктивных прав, семьи.

Несмотря на то, что единой идеологической позиции, которая бы объединяла большинство гендерологов, нет (как нет и единого идейного основания у мирового феминизма, его направления развнозначны и различны), все большее значение приобретают «Международные сети гендерных исследований» – списки адресов электронной рассылки, которые позволяют объединиться исследователям во всем мире, изучающим определенную тему или вдохновленных одним проектом. Одна из самых известных таких Сетей в Восточной Европе поддерживается Фондом Дж.Сороса и связана с Программой «Гендер и культура» Центрально-Европейского университета в Будапеште. Самая же крупная и мощная из сетей организована при Гендерном институте Лондонской школы экономики в 1996. В числе своих задач она перечисляет следующие: поддерживать проекты гендерных исследований; развивать теории этики, справедливости демократии с учетом гендерного фактора; расширять перспективы социальной политики, включая в круг ее внимания тех, кто был несправедливо обойден защитой (в том числе не только женщин, но и сексуальные меньшинства). Среди проектов лондонской Международной сети гендерных исследований – «Гендер и социальная философия», «Коллективные идентичности и гендер», «Равные возможности и образование в течение всей жизни». Основной принцип деятельности – триединство этики, теории и практики.

Принципы современных гендерных исследований основаны на открытом признании личной ангажированности ученого, его вовлеченности в движение за гендерное равенство. Основная и наиболее влиятельная часть гендерного сообщества начала 21 в. полагает, что причисление того или иного ученого к гендерологам – означает его ясно выраженное согласие с феминистской перспективой. Среди задач, которые ставят те, кто использует гендерный подход к анализу социальных явлений, можно выделить: (1) преодоление андроцентризма, категорический отказ от «смешения» мужских и женских нарративов при реконструкции жизни отдельных этносов; (2) неформальное внимание к гендерным различиям, раздельное изложение жизненных практик мужчин и женщин, (3) отдельное документирование мужских и женских жизней и практик при анализе образа жизни любого этноса; (4) специальное исследование всех видов социальных практик женских сообществ и позиционирование женщин как «ключевых информаторов»; (5) особое внимание – анализу женского/мужского опыта с точки зрения самих его носительниц/носителей, их жизненной перспективы, взгляд на респондентов «снизу» и «изнутри» (insiding), а не «сверху», с позиций умудренного носителя высших истин; (6) концептуализация женского/мужского поведения как влияния разных социальных и исторических контекстов; (7) умение прислушиваться к собственным эмоциональным реакциям, сопоставлять свой жизненный опыт с опытом информатора (проблема «доверия» своим эмоциям, а не элиминации их); (8) фиксация аспектов, которые не всегда ставятся (или вовсе не ставятся) традиционными исследователями (роль дочери в семье, практики женской повседневности в гигиене и лечении женских болезней, социальный опыт транс- и бисексуалов, лесбиянок и геев, механизмы отторжения обществом немужественных мужчин и т.п.). (9) нацеленность на оптимистическую перспективу и преодоление практик виктимизации (попыток представить объекты своего изучения – например, немужественных мужчин или мужеподобных женщин – бессильными жертвами); (10) обучение «изучаемых объектов» методам анализа их собственных жизней, формулированию целей и жизненных задач, связанных с устранением неполноправия; (11) неавторитарный характер выводов и в этом смысле уход от стандартов традиционных исследований, в которых важно убедить – при сохранении критической нацеленности работ против биологического детерминизма и представлений о том, что есть нечто заданное Природой, а потому неизменное (то есть против эссенциализма).

Гендерные исследования конца 20 – начала 21 вв. оказались замеченными официальными властями (по крайней мере в США). Под их непосредственным влиянием возникают такие направления деятельности местных, федеральных и центральных властей как гендерная экспертиза законодательства, активизма политических деятелей и т.п.

Наталья Пушкарева

Литература:

Пушкарева Н.Л. Зачем он нужен, этот «гендер »? // Cоциальная история 1998/1999. М., 1999. С. 155–177
Ярская-Смирнова Е.Р. Женские и гендерные исследования за рубежом // Денисова А.А. (ред.) Словарь гендерных терминов. М., 2002. С.100–103
Материалы в Интернете: Women Studies in Europe // http://women-www.uia.ac.be/women/noise/index/html
Women"s Programm: http://www.soros.org/wp

Женские исследования (Women’s Studies) представляют собой начальный этап гендерных исследований (1970-е гг.). Социально-политический контекст появления женских исследований задали либералистские идеи (эмансипации, равенства, автономии, прогресса), нашедшие отражение в: (1) молодежных движениях конца 1960-х и революции «новых левых», (2) сексуальной революции, которая в итоге дала больше женщинам, чем мужчинам, и (3) связанной с сексуальной революцией - «второй волной» феминизма.
Теоретический анализ отношений полов был необходим в связи с изменением (по сравнению с XIX веком и «первой волной» движения) целями феминисток: от борьбы за равенство прав, которое уже было зафиксировано в законах многих стран, они перешли к борьбе за равенство возможностей для женщин, от «феминизма равенства» к «феминизму различий», к требованию признать «особость» женского социального опыта. Главной целью «шестидесятниц» XX века стало создание свободной автономной женской личности.
В спорах о том, достижима ли такая цель, приняли участие генетики, психологи, антропологи, этнологи, философы, историки, социологи, филологи. Параллельно с возникновением в 1970 г. во Франции «Движения за освобождение женщины» там были основаны и первые феминистские журналы. Аналогичный процесс начался и в США, где в короткие сроки увеличили свои тиражи журналы «Signs», «Feminist Studies», «Womens Studies Quarterly». Взлет неофеминизма повлиял на интеллектуальную сферу: ученые в Европе и США стали избирать объектом своих изысканий женщину - в семье, на производстве, в системах права и образования, в науке, политике, литературе и искусстве. Первый спецкурс по истории «женского движения» был прочитан в Сиэтле в 1965 г. В конце 60-х спецкурсы «о женщинах» читались также в Вашингтоне, Портлэнде, Ричмонде,
Сакраменто. В 1969 г. исследовательница из Корнелльского университета Шейла Тобиас предложила обобщающее название для этих спецкурсов - «изучение женщин» (Female Studies). В 1970 г. возглавленная ею команда преподавателей социальных наук (психологов, социологов, историков) прочла в указанном университете междисциплинарный курс «Личность женщины», который пришло прослушать вплоть до зачетного экзамена более 400 человек. Почти одновременно, в 1970 г., в университете Сан-Диего была учреждена своя «женская» программа обучения студентов; та же Ш. Тобиас организовала там специальное издание «Female Studies», которое взялось за публикацию программ курсов, списков литературы и было нацелено на обмен опытом между преподавателями, увлеченными женской темой. В том же 1970 г. в Балтиморе Флоренс Хоу и Пол Лоутер учредили издательство «Feminist Press», сыгравшее немалую роль в пропаганде знаний о взаимоотношениях полов.
К концу 60 - началу 70-х гг. в рамках многих традиционных академических дисциплин уже в десятках университетов США и Европы появилось «Изучение женщин». Историки вспоминали несправедливо забытые имена тех, кто внес вклад в развитие этого направления, литературоведы рассматривали своеобразие образного и речевого стиля женщин-писательниц, педагоги ставили вопрос об особенностях воспитания мальчиков и девочек, психологи обращались к ранее известным, но несколько подзабытым классическим трудам по женской психологии, социологи пытались показать отличия социальных ролей мужчин и женщин и вытекающие отсюда демографические следствия. Термин «гендер» в их работах соотносился лишь с женским опытом и употреблялся тогда, когда речь шла о социальных, культурных, психологических аспектах «женского» в сравнении с «мужским», при описании норм, стереотипов, социальных ролей, типичных для женщин.
Исследования, которые именовались «гендерными» и были опубликованы в 70-е гг., были «женскими исследованиями», и велись они женщинами-учеными, стоявшими на феминистских позициях. Те же самые исследования в 70-е гг. могли также называться:

• «женскими исследованиями» («Female Studies»), что казалось ученым-феминисткам слишком биологизированным;
• «феминистскими исследованиями» («Feminist Studies»), что многие отвергали по причине идеологизированности (т.к. не все желающие примкнуть к новому направлению числили себя феминистками или феминистами);
• «женские исследования» («Women’s Studies»), что считалось не слишком политкорректным, так как подчеркивало «объектность» женщины как предмета изучения;
• «исследования женщины» («Women’ Studies») - так определялись исследования любой проблемы на «женскую тему», чаще всего проводившиеся женщинами.

А.И. Посадская

Социальные условия развития ""women"s studies" в постсоциалистической России настолько отличаются от условий возникновения этих исследований на Западе (где они явились результатом женского движения), что в первую очередь приходится отвечать на вопросы: "Почему женские исследования?" и "О чем могут быть женские исследования в стране, которая имела официальную линию на эмансипацию женщин в течение 70 лет?"

Действительно, при социализме мы имели достаточно много исследований по проблемам репродуктивного поведения женщин, сочетания занятости и материнства, условиям труда и т.д. Но эти работы не могут быть названы "women"s studies", потому что последние являются одновременно исследовательской и образовательной сферой, в которой отрицается биодетерминизм в объяснении различий между мужчиной и женщиной в обществе и провозглашается неинструментальный подход при рассмотрении женских проблем; вскрывается гендерное измерение всех сфер социальной жизни; выявляется ограниченность методологии, методов и результатов традиционной науки, развивавшейся преимущественно в рамках функционалистской парадигмы.

Образовательная задача women"s studies состоит в том, чтобы поднять уровень общественного осознания гендерных проблем и сделать их частью основного образовательного курса гуманитарных отделений институтов и университетов. Политическая цель заключается в том, чтобы через гендерное видение положения женщин в обществе способствовать включению женских интересов в политическую повестку дня.

Поэтому работа по развитию женских исследований не является и не может быть "чисто" академической. Чтобы достигнуть любого видимого успеха, должна быть разработана особая стратегия, объединяющая исследовательскую, образовательную, институциональную и общественную активность. Поэтому, чтобы оценить основные достижения женских исследований, мы должны принять во внимание все измерения этой стратегии.

Феминистская критика женского содержания основных социальных проектов (социализм, перестройка, постперестроечный период)

Как только появились возможности для открытого социологического анализа советской системы, были опубликованы результаты исследования, представляющего феминистский подход к "решению женского вопроса" при социализме . В статье утверждалось, что социалистическая программа гендерной эмансипации имела как концептуальные, так и практические проблемы. Как концепция, она была основана на идее "женской эмансипации сверху" и недооценивала необходимость эмансипировать другой пол - мужской. На практике многие позитивные стороны этой программы - общественное воспитание детей, широкий доступ женщин к производству и образованию - были реализованы на таком качественно низком уровне, что породили глубокий скептицизм относительно идеи женской эмансипации как таковой.

Было показано, что женщины продолжают концентрироваться в низкооплачиваемых, мало престижных секторах экономики, что у них гораздо меньше возможностей для продвижения, чем у мужчин. Исследование на тракторном заводе КАМАЗ (1988/1989 годы) выявило сильное негативное отношение к женщинам-управленцам и женщинам - предполагаемым кандидатам на руководящие посты. Благодаря этому исследованию стало очевидно, насколько далеки мы от реальной гендерной эмансипации.

Критика эмансипации женщин при социализме была привязана к критике официального и научного рассмотрения женских проблем в период перестройки. Призыв М. Горбачева "Вернуть женщин к их истинному предназначению" был охарактеризован как оправдание официальной линии решения бесчисленных экономических, социальных, политических проблем за счет женщин. Было показано, что женские проблемы воспринимались как инструментальные не только политиками и идеологами, но также рядом экономистов, демографов, писателей, журналистов. Как альтернатива такой тенденции была предложена программа, ориентированная на активную интеграцию женщин в социальную жизнь. Парадоксально, что она была заказана "переформировывавшимся" советским правительством для написания Концепции Государственной программы о статусе женщин, защите семьи, материнства и детства (1990 год) .

В настоящее время феминистская критика сфокусирована на постперестроечном развитии. Она показывает, как негативные социальные проблемы современного переходного периода всесторонне воздействуют на женщин. Оказалось, что и политики демократической ориентации продолжают рассматривать женщин с традиционных и инструментальных позиций, а старая политика коммунистической партии выглядит даже более "доброжелательной" к женщинам. "Демократия без женщин" породила, с одной стороны, глубокий скептицизм относительно возможностей любой политической системы "решить женский вопрос", с другой - попытку переоценить содержание и практику эмансипации женщин при социализме. Для анализа гендерных аспектов социального развития в переходный период была предложена концепция "постсоциалистического патриархального ренессанса" .

Новым шагом феминистского макросоциального анализа стала концепция переходного периода в России как гендерная проблема и формулирование концепции демократии с точки зрения ее отношения к понятию гендерной эмансипации. Вопрос в том, что, если все так называемые достижения демократии (политическая и экономическая либерализация) имеют "гендерное отклонение", не означает ли это, что мы должны кардинально пересмотреть наше отношение к демократии как таковой?

Феминистская критика проблем экономики и занятости

Ортодоксальные теории политической экономии социализма были основаны на разделении между "производительным" и "непроизводительным" типами труда и "производственными" и "непроизводственными" секторами экономики. В соответствии с этой точкой зрения весь труд в сфере здравоохранения, образования, услуг, культуры, туризма считался непроизводительным, потребительским, не создающим национального дохода. Так как основной частью работающих (от 60 до 89%) в этих секторах были и остаются женщины, то они составили большинство "непроизводительных" рабочих. Более того, труд вне сферы производства не рассматривался политэкономами как труд вообще, поскольку он не создавал прибавочную стоимость . В проекте Закона Российской Федерации о семье, материнстве, отцовстве и детстве (1992, ст. 15) предлагалось, чтобы "детское воспитание в сочетании с домашней работой были признаны как социально полезный труд".

В качестве меры реализации этой статьи проект Закона предусматривал, что "неработающие родители троих и более детей.., которые также выполняют домашнюю работу, будут получать ежемесячное государственное пособие в размере не менее, чем официальная минимальная заработная плата..." (ст. 28). Хотя эта статья не адресует такое обеспечение непосредственно женщинам, на практике большинство тех, кого ждет опыт "родительства как занятости", - это женщины.

Сегодня средняя заработная плата в феминизированных секторах экономики составляет, по расчетам автора, около 1/3 от уровня секторов с доминирующей занятостью мужчин (до перехода к рынку это соотношение составляло около 70%). В связи с этим феминистская критика так называемых трудовых привилегий для женщин более чем актуальна. Положение женщин в сфере производства и воспроизводства тесно взаимосвязано и взаимообусловлено. Когда государство провозглашает "больший выбор занятий для женщин в доме", это неизбежно означает меньший выбор сфер занятости на производстве. Не осознавая данной корреляции, женщины потеряют не только как работники, но и как матери, поскольку окажутся экономически зависимы от государства или воли мужа .

Рынок труда и женщины

Формирование рынка труда привело к возникновению принципиально нового феномена в сфере занятости :

Прогноз больших потерь, которые должны были понести женщины в сфере занятости в период реформ, оправдался .

Гендерный анализ рынка труда приводит к выводу о том, что существует явно выраженная тенденция формирования специфического рынка женской рабочей силы, характеризующегося ограниченными видами занятий, низким статусом работы и низкой оплатой труда, нестабильной занятостью и заниженными возможностями для карьеры и профессионального продвижения. Отсутствие на сегодняшний день общенациональной статистики по зарплате мужчин и женщин вынуждает постоянно прибегать для подобных выводов к результатам отдельных выборочных обследований.

Отход от коммунистической ортодоксальной доктрины открывает новую область анализа постсоциалистической экономики - стратификационно-ориентированные гендерные исследования, изучающие экономическое положение женщин, принадлежащих к вновь возникающим социальным классам.

Феминистская критика участия женщин в политике

Она была начата с анализа тех способов, которыми женщины вовлекались в эту сферу при социализме . Было показано, что их участие имело по большей части символический характер, особенно на общегосударственном уровне, и женщины были практически отстранены от реального принятия решений. Квотная система обеспечивала сохранность женского представительства в структуре советов (до 33% в парламенте России), но в то же время создавала негативное отношение людей к женщинам в политике, поскольку они рассматривались как "послушные последователи" настоящих партийных руководителей. В результате, с одной стороны, особенно в начале перестройки, женщины были совсем непопулярны как кандидаты на пост политических лидеров, а с другой - они сами часто считают политику неподходящей сферой их деятельности .

Анализ женского участия в новых политических движениях, партиях показал, что женщины не чувствуют удовлетворения ни от способов обретения политических навыков, ни от их собственного положения в этих организациях . Женщины верят, что политика должна быть "чистой, моральной, более ориентированной на конкретные человеческие нужды". Женщины часто отвергают "политику ради политики". Однако было обнаружено, что они "не видят женского вопроса" или даже рассматривают его как идеологическую концепцию, используемую советским государством для манипуляции женщинами. Желая отойти от негативного опыта коммунистических времен, женщины склонны отвергать политику позитивного действия вообще (квотную систему), утверждая, что "женщина - действительно хороший политик - выиграет без всякой квоты. Мы не инвалиды, чтобы идти к власти через привилегии".

Это исследование показывает проблематичность возможностей женского политического видения при отсутствии специальных обучающих программ для женщин-политиков.

Труд, семейное законодательство и политика

С самого начала правила, регулирующие участие женщин в экономике, были в центре феминистской критики, основные направления которой следующие:

• если понимание гендерного равенства принимается официальной политикой серьезно, то условия "сочетания работы и родительства" должны быть на равных основаниях доступны и мужчинам;
• официальное признание гендерного равенства не означает равенства в реальной жизни. Чтобы достичь этого, необходимо выработать целую систему мер, которые должны быть ориентированы на достижение именно гендерного равенства, а не на сохранение гендерной дискриминации;
• в период демократизации и перехода к рынку очень важен перенос акцента в социальной политике с "защиты материнства" (и даже "родительства") на политику равных возможностей во всех сферах жизни;
• так называемая защита труда женщин (специальные стандарты условий труда, право на неполную занятость и т.д.), которая была основной сферой регулирования труда женщин при социализме и преимущественно выполнялась только на бумаге, а на самом деле удерживала женщин на вторичных, низкооплачиваемых, низкостатусных местах и способствовала профессиональной сегрегации;
• "активная демографическая политика", ставившая своей целью стимулировать рождение третьего или четвертого ребенка, фактически являлась дискриминационной по отношению к семьям с меньшим числом детей и людям, не имеющим семьи, и, следовательно, - формой нарушения прав человека.

Кризис многих сфер социальной защиты создал ситуацию, когда потери подаются как "достижения" новой социальной системы. Один из наиболее явных примеров - ситуация с дошкольным воспитанием детей. Под предлогом низкого качества услуг в детских садах и яслях (что в определенной мере справедливо), цены на эти услуги безмерно возросли, даже, более того, здания детских садов и яслей стали продаваться или использоваться по другому назначению. Теперь женщинам предоставляется маленькое пособие - "компенсация за неиспользование общественного ухода за детьми".

Исследователи феминистской ориентации считают, что государство должно сохранять возможности общественного воспитания детей, это необходимо для поддержания гендерного равенства в сфере занятости и семьи. Тем более это необходимо в условиях обнищания значительной части населения, размер заработной платы которой приближается по своим размерам к оплате месячного пребывания ребенка в детском саду. Еще важнее пользоваться услугами детского сада больным и беженцам, которым просто нечем платить за воспитание своих детей. Государство не может сложить с себя ответственность за будущее подрастающих поколений, уповая исключительно на инициативность родителей. Деньги должны выделяться из федеральных средств.

Дает ли эта феминистская критика практические результаты?

Можно сказать, что "на бумаге" есть реакция на эту критику. Так, в результате рекомендаций, предложенных в Концепции государственной программы о статусе женщин, защите семьи, материнства и детства, с апреля 1991 года трехлетний родительский отпуск также предоставляется отцу, если он осуществляет уход за ребенком. Отцам предоставлены и некоторые другие условия для "сочетания работы и отцовства", т.е. они могут иметь очередной отпуск сразу после рождения ребенка. Однако без идеологической поддержки со стороны средств массовой информации и государства очень немногие отцы воспользуются этими правами. В то же самое время проект Закона о защите семьи, материнства, отцовства и детства очень хорошо показывает, что кооптация отцовства в родителъство вовсе не означает введения феминистской концепции в закон.

Тем не менее, критические нападки на этот закон, после того как он прошел первые чтения в парламенте, заставили его сторонников сделать несколько важных изменений. Так, статья, предписывающая всем женщинам, у которых есть дети до 14 лет, иметь 35-часовую сокращенную рабочую неделю, была отменена. Статья 33 утверждает, что дети находятся под защитой государства не с момента зачатия, а только после рождения. Таким образом, удалось освободиться от риска запрета права на аборт. Есть также некоторые другие позитивные изменения, которые, однако, не стоит переоценивать, потому что в целом это просто поправки к плохому закону, где принятие современной политики продвижения женщин маловероятно.
Тем не менее, гендерный анализ текущей политики и закона является постоянным содержанием женских исследований в России.

Социологические и методологические проблемы

Критика языка. Одна из первых проблем, с которыми столкнулись ученые-феминисты в России - использование языка эмансипации. Слова типа "равенство", "солидарность", "социализм" заклеймили как связанные с уходящей системой, а потому непригодные для нового "демократического" дискурса. Таким образом, от постановки проблемы "равенства" женщин в новых условиях отказались только потому, что она входила в социалистические программы.

Сходные сложности возникли в связи с употреблением марксистской методологии. Исторический подход к анализу социальных явлений, столь значимый для женских исследований, мог быть отвергнут только на том основании, что он являлся марксистским.

Следуя за дискуссиями среди феминисток , было решено ввести в русский язык слово гендер, чтобы избежать всяких ложных коннотаций и создать ситуацию, когда людям будет интересно содержание незнакомого слова. Введение концепции гендера, с одной стороны, позволило расширить различия между биологической и социальной сторонами в конструировании феминности и маскулинности, соотносясь с другой традицией, нежели "чистый марксизм" (здесь мы отвлекаемся от всякого дискурса о "несчастливом браке марксизма и феминизма" как практически неизвестного для российской социологии), с другой стороны, оно явилось важным инструментом для того, чтобы избежать критики относительно "забвения мужчин". Но, что было особенно важно, оно открыло возможность введения женских исследований в России в глобальные феминистские дебаты, позволяя преодолеть их историческую изоляцию, как и претензию (ненамеренную) быть "совершенно специфическими".

Несомненно, что использование понятия "гендера" в значительной мере содействовало академическому признанию женских исследований и также позволило сохранить их феминистское содержание.

1 - Гендерные аспекты социальной трансформации. М.: ИСПИ РАН, 1996. -с. 11-24.
2 - Захарова Я., Посадская А., Римашевская Н. Как мы решаем женский вопрос // Коммунист. 1989. № 4.
3 - Концепция государственной программы о статусе женщин, защите семьи, материнства и детства. М.: Институт социально-экономических проблем народонаселения АН СССР, 1991.
4 - Гендерные аспекты социальной трансформации: экономика, политика, культура / Годовой отчет Центра гендерных исследований. М.: ИСЭПН РАН, 1992.
5 - Мезенцева Б. Равенство возможностей в сфере занятости или "защитные" меры: женщины перед лицом выбора // Женщины и социальная политика. М., 1992.
6 - Климеикова Г. Перестройка как гендерная проблема // Статья, представленная на конференции "Гендерное реструктурирование - перестройка в российских исследования". Хельсинки, 19-23 августа 1992.

Женская и гендерная история стали стремительно развиваться в России примерно четверть века назад благодаря огромному историографическому наследию, накопленному русской классической историографией, а также влиянию основных концептов и теорий западной философской мысли. В статье анализируется рост и укрепление указанного направления в последние 30 лет, а также контекстуальные различия и теоретические подходы в российских исследованиях женской и гендерной истории.

Ключевые слова: женская история, гендерная история, гендерные отношения, социально-политический статус женщин в России, гендерные исследования, теоретические подходы гендерных исследований.

Когда в 1976 году я делала свой первый студенческий доклад о положении женщин в Древней Руси, я и подумать не могла, что обращаюсь к теме, с которой свяжу всю свою научную жизнь. Прошлое казалось нам тогда универсальным - общим для всех, без различия пола. О том, что у женщин может быть свое, особое социальное прошлое, мало кто задумывался. И мне еще только предстояло прочесть слова Н. М. Карамзина. В 1802 году он мечтал об историке, «талантливое перо которого напишет историю русских женщин живыми красками любви к женскому полу и Отечеству» (Карамзин 1803: 294). Прошло более полутора веков, прежде чем эти слова были (вольно или нет) услышаны в России.

Что касается Европы, то там призыв написать историю женщин прозвучал в 1920-е годы из уст английской писательницы В. Вульф (Woolf 1929: 68), а затем перед самой Второй мировой войной был озвучен польской исследовательницей Л. Харевичовой на VII Международном конгрессе исторических наук (Пушкарева 2002). Харевичова погибла в фашистском застенке, и прошли десятилетия, прежде чем - в конце 1960-х годов - гуманитарии ряда стран задумались над тем, не является ли пол таким же социальным определителем, как класс или этнос .

Чтобы такая революция в мире идей стала возможной, нужны были определенные социально-политические и теоретико-методологические предпосылки.

Социально-политические предпосылки . Во-первых, рождение направления подготовили молодежные движения конца 1960-х годов, поставившие под сомнение всю систему ценностей и ориентиров старшего поколения. Научное сообщество и общество в целом оказались подготовленными к восприятию новых концепций.

Во-вторых, свою роль сыграла сопровождавшая молодежные движения сексуальная революция. Она позволила свободно говорить о проблемах пола, открыла для обсуждения в СМИ (а не только в научной литературе) ранее табуированные темы.

Третьим фактором оказалось оживление феминизма - его так называемая вторая волна. Если первая волна женского движения (XIX век) была борьбой за равенство (а потому и феминизм первой волны именуют феминизмом равенства ) (Тишкин 1984), то феминизм ХХ века оказался феминизмом различий . Он поднял проблему женской «особости», отличности от мужчины, проблему свободной, автономной женской личности, потребовал продумать, как обеспечить возможности реализации ее прав.

Взлет феминизма оказал огромное влияние на интеллектуальную жизнь в Европе и США. Многие ученые избрали объектом изысканий женщину - в семье и на производстве, в системах права и образования, в науке и культуре (Scott 1974).

Общенаучные предпосылки исследований темы пола многочисленны и разнообразны. Основными, на мой взгляд, можно считать следующие. Теория научных революций Т. Куна позволила увидеть в истории науки последовательную смену научных парадигм. Веками считалось, что половые различия предопределены Природой. Но пришло время - и очевидное было подвергнуто сомнению, различия между полами предстали не вечными, не созданными самой Природой, а исторически меняющими свою конфигурацию. Помимо концепции Куна к предпосылкам возникновения нового направления стоит отнести кризис великих объяснительных парадигм - марксизма и структурализма. Они во всем искали типическое и реконструировали «макроисторию» - истории крупных социальных движений, значимых политических катаклизмов, процессов большой длительности (longue dure é ) (Sargent 1986; Marcuse 2006).

Раскритиковав всеобщность с ее представлением о неизменных ценностях, выдающийся культуролог М. Фуко с присущим ему интересом к предметам, ранее не считавшимся «историчными» (тюрьме, безумию, сексуальности), подарил гуманитарной науке образцы пресловутой междисциплинарности. Междисциплинарность раздробила историю, ранее претендовавшую на всеохватность, разбила прежнюю всеобщую историю на множество «историй». Науки о прошлом обрели новые связи - с социологией, социальной антропологией, демографией, политологией, языкознанием и т. д. Историки увлеклись реконструкцией прошлого, каким оно виделось и переживалось не только победителями, но побежденными и маргиналами - больными, заключенными, беспомощными стариками, короче, «не-героями» прошлого. И женщины были среди них!

Еще одним теоретическим источником женских исследований стала новая гуманистическая психология, или «движение за человеческий потенциал» К. Роджерса и А. Маслоу, - признание права каждого человека быть самим собой, сопротивляться давлению среды. Эти взгляды оказались также созвучны женщинам, в том числе женщинам-историкам, которые захотели разглядеть в прошлом борьбу за свои, женские, интересы (Hubbard et al . 1982).

Социолого-демографические предпосылки . Историческая наука второй половины XX века заметно феминизировалась. Во всем мире число представительниц интеллектуальной элиты быстро росло: в жизнь вступило поколение, рожденное после войны, не знавшее связанных с гендерной асимметрией препон в получении образования (Riley 1988).

Правда, в основном это были женщины, пришедшие в систему «научного обслуживания»: доля исследовательниц с должностями и званиями увеличивалась очень медленно. Обращение к опыту предшественниц оказывалось основой для пробуждения социального женского самосознания и коллективных действий. «Личное» становилось «профессиональным», а затем и «политическим». Женщины-ученые задумались: как получилось, что они - заведомо не-главные в науке?

Поскольку вектор развития был задан в университетах США, постольку новое направление в гуманитаристике получило английское название «женские исследования» (women studies ). Так был назван первый спецкурс сотрудницы Корнелльского университета Ш. Тобиас. Под «женскими исследованиями» она имела в виду исследования на «женскую тему», проведенные чаще всего самими женщинами. В 1975 году Н. Коч сконструировала термин «феминология». Под этим названием women studies проникли в российский научный дискурс и закрепились в нем. У феминологии как направления сразу определились отличительные черты: ориентация на критику наук; направленность на критику общества, связанную с женским движением; работа на пересечении научных дисциплин (Perrot 1988).

Рождение исторической феминологии

В среде западных историков на появление women studies вначале откликнулись феминистки. Они первыми решили разобраться, как случилось, что прежняя картина прошлого, в которой женщин почти не видно, усвоена как «нормальная» и «всеобщая» и почему на долю женщин выпало особое забвение, как бы подчеркивающее их неглавное место в этом мире, меру уважения к ним. Забвение женщин веками распространялось на нескольких уровнях, перекрывающих друг друга (Boxer et al . 1987).

О женщинах долго молчало общество, поскольку их не было в общественном пространстве («Женщине не место на публике», - полагали еще во времена Пифагора, но сам-то он женился на Теано, одной из своих учениц, которые все-таки были в его окружении… Однако не только тогда, но и многие века спустя женщин в общественном пространстве было очень и очень мало).

Следствием молчания общества была скудость следов, оставленных женщинами, скрывавшимися вечно за бесполым «они» и поздно обретшими право голоса в мемуарах, письмах и дневниках.

Наконец, последней толщей молчания - можно сказать и так - было молчание исторического повествования (Lerner 1989: 454). Историческое повествование отдавало пальму первенства публичному пространству: событиям политическим, военным, религиозным. Даже школу «Анналов», критиковавшую традиционную историю, женщины поначалу не заинтересовали. Ее внимание было отдано экономике и социальным проблемам, классам, а не полу, коллективному (и количественному), а не индивидуальному или биографическому. Таков был исторический пейзаж 1970-х годов, когда родился призыв написать историю «глазами женщин», с позиций женского социального опыта.

«Женские исследования» в истории рождались в муках, преодолевая насмешки. Так и положено рождаться новому. Чтобы отличить «женскую историю» от описания прошлого в общепринятом ключе, придумали даже новый термин. Поскольку привычное слово history (прочитывали как «HIS story », «Его история», «история мужчины»), положение должен был исправить неологизм herstory («HER story », «Ее история», «история женщины») (Davin 1988).

Термин не прижился, но число «историков женщин» стремительно росло. Сначала в США, а затем во многих странах Европы возникли факультеты и исследовательские проекты, группы и лаборатории, работающие в этой области. Лозунг феминисток «второй волны»: «Все женщины - сестры!» - услышали во многих странах. В Англии роль первопроходца сыграл журнал «Историческая лаборатория» (History Workshop ). В США расширяющееся поле «женских исследований» породило такие журналы, как «Знаки» (Signs ) и «Феминистские исследования» (Feminist Studies ). В других странах возникли «Журнал женской истории» (The Journal of Women ’ s History ), австро-германский ежегодник «Человек» (L ’ Homm . Zeitschrift für feministische Geschichtswissenschaften ), французский «Клио» (Clio : Histoire, Femmes et Societe ) (Kandel 1980). Историки из восточноевропейских стран предпочитали не замечать нарождающегося направления. Исключением была Польша - там женская история развивалась (Пушкарева 1998).

С начала 1980-х годов «история женщин» стала сближаться с феминистской теорией. Но поскольку не все ученые согласились разделить феминистские воззрения, с того времени «женские исследования в истории» оказались разделены на два течения. Одно выражено попытками изучать женщин в истории, опираясь на понятия феминизма: женский социальный опыт, женское сообщество, женское письмо, женская идентичность, женская аксиосфера, женское видение мира и т. п. Другое открещивается от феминизма как теории и политического движения, претендуя на создание исследований, свободных от идеологического давления и «заданности». Приверженцы обоих течений представлены в созданной в 1989 году и существующей поныне Международной федерации исследователей женской истории (МФИЖИ). На первом конгрессе МФИЖИ историков женщин было около восьмидесяти, и представляли они около полусотни стран. Ныне, спустя почти три десятилетия, в МФИЖИ входят почти 100 стран, и на конгресс ее съезжаются по нескольку сотен участниц (Пушкарева 1996).

От женской истории - к гендерной

К концу 1980-х годов социально-политический контекст развития гуманитарного знания изменился. Идеи противостояния - как в мировой политике, так и в науке - уступили место идеям терпимости. Феминологи задумались: могут ли они преодолеть в изменившемся контексте «островное» положение женских исследований?

На помощь пришла концепция гендера. Гендерная концепция заставляет сделать предметом изучения социально-культурные проявления половой принадлежности, различия полов, созданные культурой и историей. Термин «гендер» впервые использовал в конце 1950-х годов американский психоаналитик Р. Столер, который и предложил прибегать к нему всякий раз, когда мы хотим отделить понятие «пол в социальном контексте» от понятия «пол в биологическом и сексуальном смысле слова» (Пушкарева 2007).

Гендер - это, во-первых, социально-культурные проявления половой принадлежности. Во-вторых, инструмент анализа, позволяющий выйти за пределы эмпирики. В-третьих, скальпель, вскрывающий ткань очевидного, - нет ничего очевиднее, чем различия полов, предопределенные природой.

В гендерной теории место знаменитого высказывания З. Фрейда «Пол - это судьба» занимает концепт «Пол - это репрезентация», т. е. своего рода театр, в котором каждый играет свою роль, исходя из предписаний, норм, стереотипов поведения, осознания своей идентичности (Scott 1986).

«Историки женщин» хотели вписать женщин в историю, заставить увидеть невидимок и услышать забытых и неслышимых. Гендерологи поставили задачу написать другую историю или, точнее, истории: не только женскую и мужскую истории, историю сексуальности и гомосексуальности, но и изменить облик исторических наук в целом. Они перелопатили груды архивных дел, реконструируя начальные страницы истории гендерного неравенства, описывая и анализируя механизмы иерархизации, создания условий для преимуществ одних перед другими. И они доказали, что отношение к женщинам или представителям сексуальных меньшинств всегда определяется эпохой и культурой, а вовсе не Природой.

В отличие от специалистов по истории женщин, которые часто просто создают исторические портреты женщин определенного социального слоя или же описывают положение женщины в семье в разные эпохи, гендерологи уделяют куда больше внимания контекстуальному, выдвигая на передний план соотношения между социальной и гендерной иерархиями, социальной и гендерной мифологиями, социальной и гендерной историями.

Положение с «женскими исследованиями» в России

В конце 1980-х годов, когда вышли первые статьи автора этих строк и первая монография о русских женщинах, отечественные историки мирно творили в русле марксистской парадигмы. В нашей науке тогда господствовал концепт о решенности женского вопроса в СССР. Признанию «женской темы» самостоятельной проблемой мешали старые методологические подходы: Ф. Энгельс назвал досоциалистическое прошлое «историей всемирно-истори-ческого поражения женского пола» (Энгельс 1961: 60). Искать свидетельства социального равенства или преимущественного положения женщин по сравнению с мужчинами, особенно в досоциалистических обществах, означало вступать в полемику с Энгельсом и всей идеологической системой, ведь она доказывала, что женщин нужно «освободить», не иначе как «решив» женский вопрос в марксистском духе.

Тем не менее в 1980-е годы и у нас появились первые работы по истории женщин (Федосова 1975; Тишкин 1978; Пушкарева 1983). Как вестернизация «варварской» России при Петре I не могла быть успешной без всех социально-культурных трансформаций XVII века, так и «доместикация» западных концептов (в том числе концепции гендера ) в постсоветский период не могла бы быть успешной без теоретического и практического опыта предшественников - тех ученых, что занимались «женской темой» еще при социализме и собирали фактические данные в течение нескольких десятилетий развития догматизированной советской науки.

Другой вопрос - о признанности таких исследований в нашей науке. Это процесс длительный, и он, вероятно, не завершился до сих пор. Имеется множество причин того, что история социальных движений и конфликтов обходила в нашей стране историю женского политического участия. Возьмите любой учебник - и вы найдете информацию о крестьянском движении, рабочем, национальном… О женском - ни слова, а все потому, что в советской науке не допускалось снисходительности к идеям феминизма. Благодаря усиленной антифеминистской пропаганде, начатой большевиками еще до революции, само слово феминистка воспринималось с усмешкой. Рождение в нашей стране женских исследований в истории произошло очень поздно и отнюдь не в «лоне» феминистского сознания (как на Западе). Зато история полов и гендерные исследования в истории лишены у нас запальчивости и радикализма, характерных для западного гуманитарного знания. Более академичные по характеру (чем, скажем, в США), они рождены не как ответ на «мужской шовинизм и сексизм», а как реакция на унификацию половых различий, характерную для советской идеологии.

Одновременно с ликвидацией монополии Комитета советских женщин, бездеятельной марионетки ЦК КПСС, были созданы вначале Московский, а затем и иные центры гендерных исследований. Постепенно они возникли в других университетах и вузах России: Петербурге, Самаре, Иванове, Томске, Петрозаводске…

Но историки остались поначалу в стороне от деятельности этих образований, и лишь спустя полтора десятилетия была создана «Российская ассоциация исследователей женской истории». В 2007 году она вошла в состав МФИЖИ. Ее первая конференция, проведенная в марте 2008 года, собрала более ста участниц из полусотни городов России. Она была приурочена к 100-летию Первого всероссийского женского съезда 1908 года, и многочисленные секции работали в течение трех дней. В настоящий момент Ассоциация уже зарегистрирована Министерством юстиции РФ как Межрегиональное общественное объединение, чьи научные форумы проводятся ежегодно, а сама она вошла как коллективный член в Международную федерацию исследователей женской истории (http://www. ifrwh.com).

Чего достигли «женские и гендерные исследования» в истории - на Западе и в России?

Тридцать с лишним лет моего личного участия в работе по развитию «женской истории» позволяют оценить основные успехи этого направления в исторических науках. Стало ли оно за это время самостоятельным и признанным, равноправным с историей университетов, историей городов, историей общественных движений и т. д.?

Вначале об успехах.

Женщины (прежде всего - выдающиеся личности, но не только они) вернулись в общие курсы истории. Доказано, что полученное ранее «единое и полное» знание о прошлом таковым не является, потому что в нем почти отсутствуют женщины и сексуальные меньшинства, - а они имели во все эпохи свое мировидение и свою систему ценностей, порой не совпадавшую с доминирующей. Обоснован вывод о равнозначности для общества двух соединяющихся сфер или доменов существования - господства Мужчины (политика, дипломатия, военное дело) и господства Женщины (дом, семья, домохозяйство), который заставил изучать оба домена на равных. Историки женщин доказали, что сферы эти были не «сепаратными», но соединенными, равно значимыми для развития общества как целостного организма. Родились новые темы, которые ранее никто не счел бы достойными специального исследования: «история материнства», «история прислужничества и найма кормилиц», «история домашней работы и гувернерства», история практик, продуцировавших мужественность (политическое гражданство как клуб собратьев, история военной службы и спорта). Введено новое измерение социально-экономической истории, ориентированное на такие темы, как «феминизация бедности», «женское лицо» безработицы, политэкономия домашней работы, - категория пола признана одним из структурообразующих экономических принципов.

Немалое значение имеет и развенчание мифов, мужского мифотворчества в социальной истории, и тем самым поставлены под сомнение оценки некоторых процессов и даже эпох . Гендерологами убедительно показано, как акторы истории могут превращаться из «творцов» истории в ее «жертв». Сторонники гендерного направления заставили исследовать множественные формы сексуальности в различных культурах, однозначно отрицательно ответив на вопрос: является ли преобладающая - гетеросексуальная - форма единственной? Они поставили на научное обсуждение вопрос о том, как, с каких пор гетеросексуальность была превращена в норму, исключающую, отвергающую, клеймящую позором все другие…

Не менее существенно то, что женской и гендерной истории удалось реабилитировать феминизм как политику, в основе которой лежит принцип свободы выбора женщиной пути самореализации. Это заставило признать феминистскую идею личностного становления женщины как основы ее эмансипации и освобождения общества от стереотипов.

Получена возможность обнаружить непривычное в привычном(мужскую дискриминацию и подчинение в патриархатном обществе) и понять конструирование иерархий как взаимодействие, а не однонаправленный процесс… Выявлено множество точек соприкосновения гендерной истории с «устной историей», что помогает озвучить всех «исчезнувших, молчащих и противящихся». «Устная история» стала пограничным полем между историей, психологией и социологией, позволив дисциплинам использовать методы, подходы и преимущества друг друга. «Другая история» или, точнее, «другие истории» предполагали реконструкцию прошлого «другими глазами» - глазами ребенка, старика, гомосексуалиста и, конечно же, женщины.

Власть, проанализированная в рамках гендерной концепции, оказалась «распыленной» повсюду, неформальной, непредсказуемой, требующей комплексного рассмотрения. Социальная структура - при гендерном подходе и с учетом исторической изменчивости - потребовала многомерного подхода, а не простого вписывания женщин в уже известные элементы этой конструкции . В итоге анализ прошлого превращен в инструмент решения современных задач (скажем, о путях маргинализации, «забывания» той или иной социальной группы, о ее правах).

За почти полвека существования нового направления историки научились рассматривать не пол сам по себе и не только взаимоотношения полов, но именно множественность социальных связей, не упуская при их рассмотрении фактора пола и гендерного взаимодействия. Это сделало картину прошлого объемнее, полнее, помогло преодолеть узость отдельных «историй», рожденных в 1970-е годы, - женщин, мужчин, «третьего пола». Вот почему функция гендерной истории оказывается не только комплементарной (дополнительной по отношению к традиционной), не только компенсирующей (нехватку чего-либо: скажем, женских имен в учебниках) и не только пересматривающей (старые представления, старые подходы), но именно синтезирующей .

Причины сохраняющейся непопулярности «женской темы» в отечественной исторической науке

Если институциализация новой дисциплины шла так успешно, то почему «женская история» и гендерные исследования прошлого до сих пор не нашли себе места в системе исторического образования России? Почему признанное за рубежом направление научных изысканий историкам России неизвестно и не нашло отражения в учебниках, где женские имена (если это не правительницы страны) - редкость? Выделю несколько причин.

1. Образовательная литература для школьников и студентов остается симбиозом марксистско-ленинского социально-экономического детерминизма и традиций государственной школы отечественной историографии. В ней женщинам места нет. Простой человек, его интересы, история повседневности так и не попали в учебную литературу. Поэтому нет в ней и «женской составляющей» - ведь история материнства, семейного воспитания, традиций питания считаются «слишком этнографическими» сюжетами и «частностями» по сравнению с событийной политической историей.

2. Социальный заказ отсутствует: считается, что исследования социологов, психологов, медиков или демографов могут иметь конкретный практический выход, а знание деталей женской истории ничем не может помочь современным социальным работникам или воспитателям.

3. «Женская тема» считается чем-то иллюстративным для историописания. Аналитичность, критичность направления ускользают - а в итоге в истории социально-полового (гендерного) неравенства наши историки будто и не видят модели для изучения социального неравенства и социальных конфликтов и не догадываются о том, что гендерное неравенство - исторически первая форма социальной асимметрии.

4. В России - в отличие от Запада - «женский вопрос» решался на государственном уровне десятилетиями (патерналистская составляющая в нашей стране была всегда сильна) и считался «решенным».

5. «Женские исследования» не «зазвучали» в российском политическом контексте в отличие от западного в силу традиционности, патриархатности большинства социальных структур. Так или иначе, проблема борьбы за соблюдение прав женщин не стала в России одной из составляющих борьбы за права человека, как это произошло на Западе .

6. Отношение к понятию «феминизм» (а с ним было связано возникновение всего направления women studies ) остается в России - если говорить о бытовом, профанном уровне знания - в большинстве случаев негативным.

7. В крупнейших российских университетах нет подготовленных специалистов-гендерологов, курсы по «женской истории» читаются энтузиастами в российской провинции - в Твери, Иваново, Петрозаводске, Самаре.

8. Гуманитарно-академическая среда с большим трудом и напряжением воспринимает импульсы междисциплинарных исследовательских подходов (скажем, метод устного интервьюирования, «устной истории» с большим трудом институционализируется в системе традиционных исторических исследований), а женские исследования в истории настойчиво требуют междисциплинарности.

Изучая прошлое женщин и гендерную историю, приверженцы описываемого направления ищут ответ на собственные размышления «о времени и о себе», о своем месте в мире и востребованности проводимых ими исследований. Подводя итоги и задумываясь над судьбой «истории женщин» и гендерных исследований в России, я с оптимизмом смотрю в будущее и говорю с уверенностью: направление выживет, несмотря на катаклизмы. Поколения историков, которые придут следом, конечно же, покажут, сколь многого мы недочитали, недосмотрели в архивах, недопоняли, и с решительностью неофитов продвинут изучение женской и гендерной истории куда дальше всех нас, своих предшественников, включая и западных коллег.

Не стоит лишь забывать, что первый шаг был самым трудным. Но те, кто его сделали, не ропщут. Они вознаграждены обаянием открытия.

Литература

Карамзин, Н. М. 1803. Известие о Марфе-Посаднице. Вестник Европы IX(12): 294-302.

Пушкарева, Н. Л.

1983. Женщина в средневековом Новгороде XI-XV вв. Вестник МГУ . Серия 8. История 3: 78-89.

1996. Женская история в России: приоритеты, направления, методы. Женщина в российском обществе 4: 11-24.

1998. Гендерный подход в исторических исследованиях. Вопросы истории 6: 41-62.

2002. Русская женщина: история и современность. М.: Ладомир.

2007. Гендерная теория и историческое знание. СПб.: Алетейя.

Тишкин, Г. А.

1978. Н. Г. Чернышевский и проблемы женской эмансипации. Вестник Ленинградского университета . т. 20. История, язык, литература 4: 32-36.

1984. Женский вопрос в России в 50-60-е гг. XIX в. Л.: Изд-во ЛГУ.

Федосова, Э. П. 1975. Бестужевские курсы. Вопросы истории 11: 216-220.

Энгельс, Ф. 1961. Происхождение семьи, частной собственности и государства. В: Маркс, К., Энгельс, Ф. Соч. Т. 21, с. 23-178. М.; Л.: ГИЗ.

Boxer, M . J ., Marilyn , J., Quataert, J . H. ( eds.) 1987. Connecting spheres : Women in the Western world,1500 to the present. N. Y.: Oxford University Press.

Davin, A. 1988. Redressing the Balance or Transforming the Art? The British Experience. In Kleinberg, S. J. (ed.), Retrieving Women"s History. Changing Perceptions of the Role of Women in Politics and Society , р. 101-124. Berg: UNESCO Series in Women"s Studies, Berg-Publications.

Hubbard, R., Henifin, M. S., Fried, B. (eds.) 1982. Biological Women, the Convenient Myth. Cambridge, Mass.: Schenkman.

Kandel , L. 1980. L’explosion de la presse féministe. Le Debat (Mai) 1: 104-119.

Lerner , G. 1989. Welchen Platz nehmen Frauen in der Geschichte ein? Alte Definitionen und neue Aufgaben. Denkverhältnisse. Feminismus und Kritik. Frankfurt a/M.: Suhrkamp, s. 454-487.

Marcuse , H. 2006. Marxism and Feminism. Feminist Theory and the Frankfurt School 17(1): 147-157.

Perrot, M. 1988. Making History: Women in France. In Kleinberg, S. J. (ed.), Retrieving Women"s History. Changing Perceptions of the Role of Women in Politics and Society, р. 16-47. Berg: UNESCO Series in Women"s Studies, Berg-Publications.

Riley, D. 1988. Am I That Name? Feminism and Category of ‘Women’ in History. London: Macmillan.

Sargent, L. (ed.) 1986. The Unhappy Marriage of Marxism and Feminism. London; Boston: South End Press.

Scott, H. 1974. Does Socialism Liberate Women? Boston: Beacon Press.

Scott, J. 1986. Gender: a Useful Category of Historical Ana­lysis. American Historical Review 91(5): 1053-1075.

Woolf , V. 1929. A Room of One"s Own. London: Harvest Books.

Скажем, исследования по интеллектуальной истории показали, как в европейской науке ХIX века родился миф о существовании когда-то «власти женщин», матриархата - социальной системы, которой не было нигде и никогда. Другой пример. Такие явления, как античная цивилизация, эпоха Ренессанса, великих буржуазных революций, выглядят прогрессивными только в системе мужских абстракций о Добре и Счастье. «Демократическая афинская цивилизация» предполагала содержание женщин в гинекеях (женских половинах домов). Европейский Ренессанс означал для женщин вытеснение с рынка труда, признание домашней экономики (где они властвовали) малозначимой, а в области культурной - «одомашнивание» жен буржуа. Именно на эпоху Возрождения пришлась и «охота на ведьм», и псевдонаучные дебаты на тему: «человек ли женщина?» Развитие технологий не привело к освобождению женщин ни на работе, ни дома, а «век демократических преобразований» исключил женщин из сферы политического участия: ведь славные буржуазные революции - включая Великую французскую - не торопились распространить на женщин лозунг: «Свобода, равенство, братство!»

Скажем, распространенность фигурок женских божеств, держащих в руках различные культовые предметы-символы социального влияния, говорит о значительности формальной власти женщин в данной социальной структуре. Напротив, распространение символов женской пассивности, в том числе в иконографии - женщин с детьми на руках, как это типично для раннесредневековой Европы, свидетельствует об ином типе социального поведения. Однако связи символов и поведения могут быть куда менее примитивными. Скажем, образ Богородицы и житийные клеймы, рассказывающие о том, как Богоматерь воспитывала сына, одновременно отражали и формировали представления о том, что является символами частной сферы (купание, еда, забота как общее понятие) в противовес сфере публичной. Причем понятия частного/публичного и природного/культурного также были и остаются довольно изменчивыми.

Несмотря на то, что феминизм как политическое течение развился в России одновременно с ведущими странами Запада (т. е. в середине позапрошлого века), он не мог получить широкого распространения: Россия была страной «запаздывающей модернизации», большинство населения составляло крестьянство, а в крестьянских семьях женщины были жестко подчинены традиционным правилам, религиозным нормам. Западный феминизм как теория насчитывает несколько столетий, а российский - всего полтора века.

Женские исследования (women’s studies, феминология) — направление научной деятельности, направленное на изучение статуса и положения женщины на мировом уровне, в конкретном обществе или культурной традиции в определенное историческое время, при котором рассматривается женский жизненный опыт в системе социальной и культурной действительности. Женские исследования — это предпосылка появления .

В женских исследованиях выделяют четыре этапа:

• Конец 60-х — 70-е гг. — «добавить женщин и перемешать» («add women and stir» method). Название этого этапа принадлежит Шарлотте Банч (Charlotte Bunch), которая впервые сформулировала это выражение на ежегодной конференции Национальной ассоциации США по женским исследованиям в 1979 г. В этот период в центре внимания были женщины как социальная группа, ранее исключенная из традиционного гуманитарного и социального знания. Использование нового женского подхода вскоре показало, что практически все традиционные дисциплины были «гендерно слепыми», отражали мужские предубеждения, использовали понятия, которые не принимали во внимание женский опыт. Например, социологические исследования труда исключали изучение домашнего труда и волонтерской работы — традиционных видов деятельности женщин; при изучении эпохи Просвещения игнорировалось положение женщин этого периода; в истории и социологии общественных движений не было места женским движениям и т. п. Таким образом, в течение данного периода были визуализированы женская жизнь и опыт, женский подход к анализу фактов, явлений и процессов. Например, истории были возвращены имена и творчество Кристины Пизанской и других авторов ранних трактатов в защиту прав женщин, женщин-ученых и авторок литературных произведений, женщин-социологов и психологов XIX в., чьи исследования тематики пола являются интеллектуальной основой современного (Толстокорова, 2005, с.205).
• Начало 80-х гг. — этап пересмотра традиционного знания и учебных курсов — в фокус исследовательниц и преподавательниц попали новые области знания (тело, насилие, частная жизнь, природа ). То есть, новый подход поднял вопрос о дисциплинах. Например, каким образом привилегированное положение ученых-мужчин влияло на продуцирование научного знания? Что отбиралось как достойное научного (исторического, социологического и т.д.) знания? (Толстокорова, 2005, с.206).
• Середина 80-х гг. — внимание к различиям и неравенству между самими женщинами (классовые, расовые, этнические, возрастные и др.), понимание разнообразия женских опытов. Развитие женских, а впоследствии и гендерных, исследований и учебных курсов на этой основе стало возможным во многом благодаря появлению в университетах достаточно большого количества женщин, прежде всего, среди ученых и преподавателей в области гуманитарных и социальных наук. Они привлекли внимание ученых и общественности к отсутствию исследований о роли женщин в истории, науке, к культурному формированию и и представлениям о роли полов в обществе и т. п. Были опубликованы работы о длительной дискриминации женщин в общественной и частной жизни, на рынке труда, об ограниченном доступе к образованию и профессиональному развитию, а также к политике на уровне принятия решений. Углубляясь в исследование отношений полов, изучая отношения и власти, они бросили вызов традиционным представлениям о роли женщин и о половых различиях, что укоренились в истории, литературе, психологии, социологии (Толстокорова, 2005, с.206).
• 1990-е гг . — этап, связанный развитием глобальной инфраструктуры и повышением внимания к международным проблемам женщин. Образовательные программы и исследовательские проекты по проблемам женщин стали распространяться в странах Западной Европы, Африки, Ближнего Востока, Азии и Латинской Америки. Были основаны регулярные международные летние институты, конференции и конгрессы, проводимые при поддержке многочисленных женских организаций. Это привело к интенсивному обмену информацией и опытом между учеными и преподавателями. Образовательные программы приобретали международную, глобальную ориентацию. В связи с растущим числом публикаций, вышедших в постколониальных государствах и странах третьего мира, современные программы по женским исследованиям ставят акцент на вопросах политики, социально-экономического развития, на проблемах милитаризма, репродуктивных прав, беженцев и др. (Малкина-Пых, 2006, с. 35).

Основной причиной превращения женских исследований в гендерные послужила устойчивая идентификация женских студий с феминизмом. Даже лишенный радикализма, феминизм иногда приобретал дух интеллектуальной и идеологической замкнутости, отказывая в своей теории другим исследованиям, несвязанными исключительно с женской проблематикой (Головашенко, 2004, с. 87).

Литература:

Толстокорова, А. В. (2005, 22 грудня). Вплив жіночого руху на філософію вищої освіти: західний досвід та українські перспективи. Американська філософія освіти очима українських дослідників: Матеріали Всеукр. наук.-практ. конф . (с. 200–206.). Полтава.

Малкина-Пых, И. Г. (2006). Гендерная терапия (Справочник практического психолога) . Москва: Эксмо.

Головашенко, І. О. (2004). Становлення теорії ґендеру. Основи теорії ґендеру: Навчальний посібник (с. 79–108). Київ: «К.І.С.».